2 - Страница 10

Артур фыркнул, но сделал, как я просила. Пока он вёз меня по широкой автомагистрали, я слушала ненавязчивую русскую попсу и улыбалась незамысловатым текстам. Например, таким:

Нравится мне не замечать расстояний,Когда безумно так тянет, это нравится мне.Нравится мне с тобой на кухне и в ванной,И даже рухнуть с дивана. Но мне…

– Можно вопрос? – вырвалось у меня, когда припев заиграл во второй раз.

– Можно.

– Что такое банки?

Ответом мне был громкий заливистый смех, и я залилась густой краской. Пока Артур ржал, я успела насупиться и даже немного обидеться.

– Ты не знаешь, что такое банки? – спросил он между смешками и фырканьями.

Я покачала головой и скрестила руки на груди:

– Разве это смешно? Да, не знаю.

– То есть, тебе в детстве никогда не ставили банки? – он снова засмеялся, трясясь всем телом.

– Нет, не ставили. Знаешь – забудь. Спрошу у Гугла про твои банки, – я взмахнула рукой и отвернулась от него, поджав губы.

И зачем так хохотать? Как будто я ему анекдот рассказала, ишь как развеселился.

– Повезло тебе, – мягко сказал Артур, продолжая посмеиваться, – Я их ненавидел. Мерзкие штуки. Мне их ставили, когда у меня был бронхит; а бывал он у меня очень часто. Лежишь на животе полчаса, как дебил; к твоей спине присасывают эти банки. Единственным развлечением было пошевелиться и послушать звон этих штуковин друг о друга, – он снова рассмеялся, – Потом синяки неделю проходят, – он коротко сморщился, и снова широко улыбнулся.

– Какое—то садистское лечение, – буркнула я, не отворачиваясь от окна.

– У меня было советское детство, – он снова хохотнул, а потом я почувствовала прикосновение горячих пальцев к своей ладони, – Банки – это ещё цветочки. Настойка календулы во время ангины вообще дарит незабываемые ощущения.

Я невольно улыбнулась его руке на своей, а потом он переплёл наши пальцы и крепко сжал их. Повернув голову, я посмотрела на него; но Артур не отрывал взгляда от дороги.

– Смотри, – он кивнул в лобовое окно, – Это – третье кольцо. Сейчас проедем мост и свернём на Кутузовский, а оттуда на Новый Арбат. Конечно, ночью вид лучше, но как—нибудь в другой раз.

Мне захотелось ответить ему, что другого раза не будет; но ведь говорят – не зарекайся.

Пока он вёз меня по широкой улице, я разглядывала высотки и старинные здания; разноцветные вывески; подземные переходы и людей; которые почему—то казались мне пришельцами с другой планеты. Я не могу объяснить, что было в них странного; но они определённо были для меня какими—то… Другими.

Машина остановилась прямо на тротуаре, наверняка нарушая все правила дорожного движения; хотя, что я могу о них знать? У меня даже водительских прав нет.

Артур щёлкнул ключом в зажигании, и вышел на улицу. Я последовала его примеру; ступив на по—прежнему горячий асфальт, и вдохнула тяжёлый воздух мегаполиса. Да, здесь не хватает свежести. Хотя в Талинне температура сейчас почти такая же, всё же ощущается она по—другому. То ли из—за близости побережья; то ли просто из—за того, что Москва для меня – чужая; но духота не давит, а приятно обволакивает тебя, и ты быстро подстраиваешься к ней. Конечно, одежда липнет к телу, но всё равно это ощущение намного приятнее обжигающего и сухого Московского воздуха.

Артур кивнул на вход и пошёл неспешным шагом к большим дверям. Я поплелась следом; войдя в здание и направившись к широкой лестнице. Снова поднималась на второй этаж, ощущая, как ноги деревенеют; и снова меня не покидало ощущение неизвестности.

– Прошу, – щёлкнув выключателем, Артур пропустил меня вперёд.

Глаза не сразу настроились на резкий переход от приглушённого света в коридорах и яркого сияния люминесцентных ламп в помещении. Пришлось зажмуриться и усиленно заморгать, пока глаза не привыкли к такому резкому контрасту.

– Надевай, – протянув мне платье, Артур прошёл мимо меня к стене и начал отодвигать широкую стойку, на которой висело что—то большое и белое.

Наверное, это фон. Я не сильна в фотографии, но примерно представляю, как происходит процесс. Пока он двигал с громким скрежетом по деревянному полу незамысловатую конструкцию, я подошла к столу и положила на него свой мобильник и ключ от номера. Мягкая ткань платья скользила в моей руке, и я повесила его на спинку кресла.

– Хочешь ещё моих фотографий, чтобы шантажировать? – сказала, скрестив руки на груди.

Артур застыл посередине комнаты и уставился на меня удивлёнными глазами. Глубоко вздохнув, он покачал головой и продолжил своё занятие, устроив фон у противоположной стены. Я внимательно следила за его действиями, пока он ходил туда—сюда, что—то устанавливая, настраивая и регулируя.

– Ты будешь одеваться? – спросил он, опуская что—то вроде прикреплённого к потолку руло ярко—зелёного цвета, – Или тебе нужна помощь?

Я вскинула брови и упёрла руки в бока:

– Не буду!

– Кира, – он опустил голову на грудь, но я заметила улыбку на его губах, – Быстро. Надень. Это. Платье, – сказал он по словам, одарив меня гневным взглядом.

Приказные нотки подействовали на меня самым благотворным образом, и я послушно сняла с себя футболку и натянула платье через голову. Поморщившись от неприятного трения и статического электричества, я скинула тенниски и расстегнула джинсы. С трудом стянув с себя узкие скинни; поправила подол, и вернулась в свою прежнюю, почти воинственную позу: руки в бока.

– Доволен? – брякнула я, прищурившись.